Спор новсерваторов и консертантов 18
Разум схватывает эту деятельность, обрабатывает её в качестве внешнего познавательного материала (объективирует), а потом создает из этого соответствующий продукт – дикие картины невероятного мира, никак не связанные с опытом физической реальности, но обладающие удивительным порядком, стройной логикой и сколь угодно достоверные. Всё как настоящее.
Так крутит эта мясорубка, особо не задумываясь о том, что в неё попало. И выдает всегда продукт одинаковой структуры. И поэтому горизонт прогноза в отношении работы нашего аппарата сознания всегда крайне узок и однозначно предсказуем.
– Какой мир брать будете?
– А какие у вас есть?
– А у нас только один.
– Почему так плохо?
– Не нравится – походите по базару, поторгуйтесь…
Однако вернемся к исходному вопросу, с которого мы начали рассматривать проблему унификации и универсализации материала мира в составе разума – хорошо это или плохо? И – зачем это?
Это – очень хорошо, потому что аппарат сознания оберегает тем самым, не столько собственный кодекс, сколько целостность нашего сознания. Подобная устойчивость служит гарантией тому, что картина мира в сознании всегда будет построена в единой логике самого разума, а не во взаимоисключающих логиках разных материалов внешнего мира.
Если исходить из логики материалов, то ткань нужно нести портному, а жесть – жестянщику. И это будут два разных мира – мир полотняных изделий и мир металлических приспособлений. И эти миры никогда не будут вместе. Не сойдутся в одно и нигде не пересекутся. Таков точно и наш мир в своём материале. Так же разрознен.
А сознание устроено так, что жестянщику внутри него можно принести хоть металл, хоть ситец, и тот с одинаковой точностью выстучит водостоки хоть из того, хоть из другого. И это всегда будет один и тот же мир по форме организации. Не расползется. И, благодаря этому, всё в этом мире будет для нашего познания собрано в единую картину.
Не будь так, мы не собрали бы мир воедино в своём осмыслении. Он бы у нас разваливался на самодеятельно существующие вещественные сегменты и к каждому из них пришлось бы прилаживаться с отдельной логикой, соответствующей внутреннему порядку данного типа материальных условий.
Так разваливается любое сообщество, когда все говорят на разных языках. А когда возникнет какой-то общий язык, то сообщество мгновенно восстанавливается.
Именно поэтому так необходим этот общий язык аппарата сознания, который делает мир ложным, но цельным в нашем впечатлении.
Способность разума воспроизводить одно и то же знание из любого, самого разносущного материала, важнее, чем его способность создавать новое знание на каждом новом образце мира.
Ведь, если познание не движется к какому-либо новому и революционному знанию, то это не означает, что познание – неверно. Оно верно по главному признаку – мы в этом мире обустраиваемся всё комфортнее и комфортнее, исходя именно из результатов своего познания.
Однако, параллельно этому, по результатам этих же процессов познания, становится очевидным, что мир, раскрывающийся перед наукой в новых деталях, не только не становится более понятным, он становится более странным, неприятно парадоксальным и разорванным на отдельные части. Он раскалывается на куски как раз по признаку физического материала, который наука всё более и более начинает принимать во внимание, потому что обнаруживает в этом материале то, о чем раньше не имела понятия.
И эти новые знания, вброшенные в циклы сознания, становятся настолько значимыми, что, выдаваемый аппаратом сознания продукт начинает вступать в противоречие с тем материалом, который его выражает. Вдруг начинает выпирать нечто такое, что заставляет усомниться в том, что мир настоящий, ибо он не может существовать в подобном материале.
Содержание и форма перестают соответствовать друг другу. Мир в своём содержании всё более и более противоречит той форме, которую рисует аппарат сознания, когда физическая детализация видимого мира научно углубляется. Физический мир в своих физических условиях начинает выглядеть ненастоящим.
|