Евгений малый, но педант, он выбрал бы другую… 06
Это – самоубийцы, которые больше не принимают свою функцию и кончают с жизнью.
Они совершают это потому, что у них нет больше сил исполнять свою функцию из-за всепожирающих неудач, или из-за непереносимого горя, или из-за неизлечимой болезни, или из-за психологической усталости, или из-за поруганной чести, или из-за чего-то еще (не будем перечислять все известные образцы на любой подобный случай), и это становится причиной ухода из жизни собственным волевым усилием. Первым свободным и сразу же – последним, но свободным усилием воли.
То есть, как видим, свободная воля, если человек её обретает на базе отрицания своей функции – приводит к безумию, к разрушению и к гибели. И мы не зря выше определили, что человека без переживаний – уже не существует. Он не осциллограф, который может лежать какое-то время на чердаке. Есть переживание – есть человек. Нет переживаний – нет человека.
И поэтому ему ничего не остается, как убить самого себя, если он не хочет обнаруживать внутри себя никаких переживаний.
И ведь была уже в мире философия в форме отказа от переживаний, начатая рабом Эпиктетом и завершенная императором Марком Аврелием – философия стоиков. Не будем утомляться ее логической базой, просто учтем, что ее завершением стал призыв отказаться от тех переживаний, причины которых не в руках человека. Вершиной этой философии стала установка Эпиктета «это до меня не касается» (буквально), которую каждый стоик внутри себя должен постоянно повторять в отношении вещей, которые от него не зависят. И в этом обреталась главная цель стоицизма – обретение свободы через безразличие к «ненужным» переживаниям через работу своей воли.
И чем завершилась эта философия отказа, даже не от всех переживаний, а только от тех, на источник которых человек не может воздействовать? Она завершилась тем, что по всей школе стоиков прошла волна добровольных самоубийств. Массовых суицидов. Поголовных.
Вот такая «свобода».
Дорожка к ней для тебя протоптана сразу же, как только ты начинаешь присваивать себе способности использовать свою «свободную волю» не по назначению своего устройства, а против своей функции. И тогда устройство тебе мстит, как апейрон Анаксимандра мстит всем вещам этого мира, убивая их.
А тебя убивает твоё же собственное устройство, когда ты отказываешься переживать, начав противодействовать своей главной функции с помощью своей воли.
Однако, если отвлечься от недопустимого ужаса суицида и войти в эмоционально ослабленную очевидность этого факта, то мы здесь можем нейтрально увидеть, как человек, восстав против своей функции, сразу же перестает быть устройством, потому что любое суицидальное решение не может проистекать из настроек его конструкции – в настройках устройства всё делается только для исполнения функции и ничто не может идти против неё.
Именно этим человек и отличается от свиньи, что он в какой-то момент может перестать быть устройством – ведь, отказавшись исполнять функцию, отрицая её в качестве своего естества, человек, тем самым, уже больше не устройство для этой функции. Непонятно, кто он вообще после этого, чаще всего, к сожалению – просто труп, но он уже не устройство.
Свинья так не может. Или не хочет.
Мы так долго вели тяжбу с этой свиньей, что впору возликовать от победы, но перед нами педантично встает новый вопрос – а это для нас хорошо или плохо с точки зрения нашей главной задачи закрутить диалог с Настоящим?
Потому что свободная воля – она может появиться только тогда, когда я больше не устройство. Мы это только что поняли, когда притязали на эту свободную волю и не успокоились до тех пор, пока полностью не дискредитировали саму идею о том, что в устройство изобретатель мог бы заложить ненужную никому, свободную волю.
Поэтому, если мы хотим стать настоящими, то мы должны понимать, что, обретя свободную волю, мы перестанем быть устройством, в результате чего растеряем подчиненность устройству, в составе которого мы наделены контрольными блоками по предупреждению саморазрушения.
И, как это будет сожительствовать с тем, что мы, как ни крути, всё равно устройство, которое на ночь выключают и, которое, все равно должно днём включаться, переживать и накапливать опыт?
Не будет ли одно мешать другому?
Мы должны уже на микроскопическом уровне возникающих обстоятельств сложить для себя новую технику безопасности, которая не допустила бы, чтобы мы когда-либо пошли против своей функции.
И, следовательно, всё, что мы далее предпримем,
должно иметь вид лишь расширения нашей первичной функции (переживать) за счет её осторожного видоизменения,
не затрагивающего основ первичного назначения.
|